От 15% до 30% поступающих по «скорой» людей инфицированы коронавирусом

– Вы врач ортопед-травматолог. Кажется, что вашего направления эпидемия коронавируса не касается, но так ли это на самом деле?

– Во время первого локдауна количество плановых операций упало на 30% – мы ограничили поступление пациентов. Но потом изменили формат помощи и продолжаем оказывать ее. Ведь люди, которые к нам приходят, страдают от сильных болей и не могут жить качественно. Их нельзя оставлять. Мы забираем сложных пациентов даже из других регионов.

Что изменилось? Поступающий к нам в стационар не видит своих родственников. А когда-то рядом с каждой кроватью было оборудовано место для посетителей. Кроме того, каждый пациент проходит множество исследований, в том числе тест на коронавирус.

В ургентной хирургии ситуация намного сложнее. Ведь мы должны быстро оказывать помощь и оказываем ее, однако постоянно подвергаемся риску – никто не знает, здоров ли пациент. Наша практика показывает, что от 15% до 30% поступающих по «скорой» людей инфицированы коронавирусом. Поэтому пришлось перестроить систему в отделениях, а размещение пациентов – производить в отдельные палаты. Уже улучшилась диагностика, мы делаем больше тестов. Медработники более спокойны и лучше за собой ухаживают. Все соблюдают масочный режим, используют щитки. Мы продолжаем работать и оказывать специализированную помощь.

Мне, например, непонятно, почему закрыли центр эндопротезирования в Киеве и перевели его в «ковидный» формат. Это лучшая клиника страны, которая обслуживала пациентов, нуждавшихся в ортопедической помощи. А теперь там лечат коронавирусную инфекцию. Это нерациональное использование и человеческих ресурсов, и денег.

– Сейчас обстановка у вас в регионе обострилась?

– Стало намного больше пациентов с коронавирусом. Мне даже кажется, что сейчас ситуация хуже, чем год назад, когда эпидемия только начиналась. Я общаюсь с коллегами из Ужгорода, Львова, Черновцов, Ивано-Франковска. Они в один голос говорят, что стало намного сложнее.

Во-первых, госпитализируется больше молодых пациентов. Во-вторых, течение заболевания изменилось. Если раньше больше всего страдали от вируса легкие, то теперь идут осложнения на почки, печень, центральную нервную систему, эндокринную систему. Как правило, поступают люди 20–40 лет с такими осложнениями. Также увеличилась смертность. Мы смотрим на ситуацию и видим, как стремительно загружаются отделения. Если еще несколько месяцев назад они простаивали, то сейчас заполнены. Это беда.

– В увеличении показателей сыграл роль человеческий фактор?

– Безусловно. На западе Украины, наверное, как и везде, принято праздновать. Видели бы вы, что творилось в ресторанах и супермаркетах 8 марта! Мы пожинаем плоды.

– А как вы относитесь к вакцинации?

– К этому вопросу мы подходили по протоколу. Большая часть персонала моего отделения уже привита. Сovishield – достаточно хорошая вакцина. Прививаться ею можно и нужно. Да, действительно, у людей может быть на нее реакция. Половина привитых у нас врачей вообще никакого дискомфорта не ощутили, у других были какие-то последствия, но через три дня все было совершенно нормально. Люди себя хорошо чувствовали.

Накануне мы всем медработникам сделали ИФА-тест, посмотрели у кого какой титр антител. И учли этот фактор, определяя, кому сделать прививку в первую очередь, а кому – чуть позже. Например, я недавно переболел. После коронавируса у меня была аллергическая реакция, и мне пока нельзя вакцинироваться. Но если бы не этот фактор, я бы однозначно подставил плечо. Прививаться медицинскому персоналу надо обязательно. Это то, что нас спасет.

Девочки с очень сложными травмами таза вернулись к полноценной жизни. Некоторые наши пациентки уже вышли замуж и даже родили детей

– Как вам удалось стать представителем АО Foundation – самой престижной организации Европы, объединяющей ортопедов-травматологов?

– Я рос в медицинской семье – мама – педиатр и преподаватель университета, отец – ортопед-травматолог больницы скорой медицинской помощи, родная сестра – невропатолог, а ее дочери – невропатолог и рентгенолог. Как и родители, окончил Тернопольский мединститут. По обмену студентами на первом курсе побывал во Франции в городе Брест. Там жил в семье врачей. Посещал местный медицинский университет. Когда мне предложили сдать экзамен вместе с французскими студентами, согласился. Имел не самый лучший уровень владения языком, но показал хороший результат, поэтому меня пригласили на стипендиатскую учебу. Но я тогда отказался и вернулся домой.

С третьего курса уже работал в городских травмпунктах, потом в городских больницах. С 2000 года работаю в областной. К слову, я был самым молодым ординатором. А в 2013 году уже стал заведующим отделения. То есть я получил образование в Украине и тут прошел свой карьерный путь. Мне казалось, что, работая под началом моих учителей, я, как молодой, дерзкий и довольно опытный хирург, мог отвечать на вызовы, которые бросала наша область. Было несколько случаев, когда приходилось оказывать помощь пациентам-иностранцам. Я переписывался после этого с ними, узнавал, как их лечили дома. И пришло понимание, что мы где-то не в том русле.

В 2006 году у меня состоялась судьбоносная встреча с моим ровесником, доктором из Ровно Александром Рихтером. По моему мнению, сейчас это лучший тазовый хирург Украины. Мы встретились на международной конференции, где он искал молодых идейных врачей. Тогда же мы познакомились с организацией AO Foundation. Это самая мощная и богатая медицинская организация мира. Ее основали шесть хирургов из Германии, Швейцарии, Австрии, которых объединяла дружба и служба в армии. AO Foundation принадлежит Давосский конгресс-центр, где проводятся мировые саммиты. Так что это не только мировая политическая площадка, но и одна из самых больших научных и практических баз мира.

Мы в Украине являемся проводниками идей этой передовой организации. Уже 17 лет проводим курсы для украинских специалистов, передаем им самые современные технологии и знания. А мой друг Рихтер, к слову, сейчас руководит всей научной образовательной программой в Европе – очень редкая ситуация, учитывая мощное лобби германоговорящих стран.

Последние семь лет мы представляем все свои сложные случаи на конгрессах в Давосе, которые проводятся в декабре. Три года наша тернопольская клиника держалась в топах, а в 2014 году заняла первое место. Как раз я тогда делал доклад.

– И как удалось взять первое место среди травматологов Европы?

– Мы всегда демонстрировали сложные случаи. Наши доклады оказывались в топах обсуждения, потому что мы показываем такие моменты, которые для наших коллег редкость. Это был интересный случай. Пациент – участник Майдана, которому снайперская пуля попала в колено. В то время такое было большой редкостью. А я оказался одним из немногих, кто в Украине занимался огнестрельными ранениями. Наша клиника к тому времени уже имплементировала передовой западный опыт в направлении работы с огнестрельными ранениями.

Мы успешно прооперировали пациента – провели семь операций. На шестой месяц он вернулся в строй, попал на Донбасс и даже воевал. Но когда ехал ко мне на консультацию, упал в поезде и получил очень специфическую травму. Мы представляли на форуме, как выходили из сложившейся ситуации на первом этапе и в дальнейшем. Показали успешный метод решения проблемы. Доклад имел еще эмоциональный аспект, поскольку в тот год в Украине началась война. Наработанные нами технологии, где мы учли опыт Израиля, США и Швейцарии, были затем широко имплементированы в работу украинских врачей, которые занимались огнестрельными ранениями в зоне боевых действий.

– Какой случай для вас стал самым невероятным, знаковым?

– Мне повезло познакомиться с выдающимся травматологом Джозефом Шацкером. Он родился в Дрогобыче во время польской оккупации, затем уехал в Канаду. Его методы перевернули устои в лечении переломов. Не пришлось оперировать с ним, зато посчастливилось услышать его советы. Он мне сказал: «Начинай с простого». Но так складывались обстоятельства, что воспользоваться этим советом не пришлось – жизнь подбрасывала сложные случаи, за которые больше никто не желал браться.

Несколько лет назад к нам в клинику попала девушка из Черновцов. Ей было 17 лет, когда она получила сложную травму таза – во время постройки дома на нее упала стена в полторы тонны весом. Девушку сначала госпитализировали в детское отделение. Она выжила вопреки всему и благодаря стараниям черновицких реаниматологов. Семья обращалась за помощью в разные клиники Украины, России, стран Запада, но никто не решился взяться за лечение. Эта девочка попала к нам только через четыре месяца после происшествия. К тому времени таз сросся и не самым удачным образом.

ВИДЕО

Мы два месяца готовились. Первый этап операции длился около 11 часов. После было еще шесть этапов и реабилитация. Мы вернули форму таза. Это была очень сложная работа. Мы демонстрировали ее на международных форумах в США и Канаде. Наши коллеги не верили, что такое вообще возможно. А сейчас наша пациентка ведет нормальную жизнь, бегает и гоняет на велосипеде.

Подобных случаев было несколько, в основном девочки с очень сложными травмами таза. Все они вернулись к полноценной жизни. Некоторые наши пациентки уже вышли замуж и даже родили детей.

Украинских врачей забирают Польша, Германия, Испания. Они полностью подтверждают наши дипломы. Уже не надо, как раньше, сдавать множество экзаменов

– Говорят, в Украине мало хороших врачей. Вы испытываете кадровый голод?

– Нет. Из врачей, которые проходили у меня интернатуру, я выбрал знающих английский, амбициозных, азартных, физически сильных и мегамотивированных. Отбирал сам. В итоге у меня сформировалась молодая команда. Они учились у самых лучших специалистов за границей. Читали доклады на форуме в Давосе, каждый имеет свое направление, которое развивает.

Я считаю, если хирург не состоялся до 30 лет, дальше ничего не будет. Опыт показывает, что во многих украинских клиниках топ-врачи и заведующие все делают сами. Для них молодые специалисты – обслуживающий персонал. Они могут оперировать, только когда врач заболеет или что-то произойдет. Это очень неправильный подход. Классные врачи, если вовремя не начинают принимать решения самостоятельно, уже не смогут состояться. Поэтому важно дать им хороший практический опыт и вовремя переводить в формат хирургов.

– Если сравнить наше и западное образование, то у нас все печально?

– Неправда, что у нас все плохо. Не все однозначно. Везде есть минусы и плюсы. Наши минусы связаны с тем, в какой обстановке очутились врачи. Только сейчас в условиях пандемии о них заговорили как о достойных людях. А раньше называли взяточниками и относились с пренебрежением. Прервалась преемственность поколений, потому что много молодых врачей не видят возможности попасть куда-то в клинику – места заняты.

– Правда, что наши врачи уезжают из страны?

– Уезжают. Множество интернов просится к нам на резидентуру, а потом с хорошими рекомендациями отправляется за границу. Молодые, мотивированные, амбициозные врачи, получившие современную подготовку у нас в клинике или на Западе, уже не воспринимают местные порядки, им некомфортно.

Украинских врачей забирают Польша, Германия, Испания. Они полностью подтверждают наши дипломы. Уже не надо, как раньше, сдавать множество экзаменов. В первую очередь иностранцы изучают язык. И имея даже не самый высокий уровень владения языком, начинают работать и хорошо зарабатывать. В той же Польше зарплаты врачей в муниципальных клиниках выше, чем у немецких врачей.

Эмиграция медработников – это, безусловно, плохо для Украины. Если бы тут были хорошие условия и перспективное будущее, возможно, люди оставались бы.

За границей топовые клиники чаще размещаются в небольших городах. Это связано в том числе с финансами. В Украине аналогичная тенденция

– Почему вы не уехали в Киев? Говорят, все лучшее в столице…

– После окончания института я работал в клинике профессора Алексея Единака. Я ему очень признателен, потому что, когда у меня появилась возможность уехать в Киев в ординатуру, он остановил меня: «Посмотри, что тут у нас, а потом уже поедешь дальше». Единак был известен не только в Украине, но и во всем СССР. Отличный травматолог, автор многих патентов, разработчик уникальных аппаратов. В свое время он основал коммерческие предприятия, которые выпускали его аппараты.

Под его началом я писал свою первую научную работу. «Мы даем науку, дальше все делаешь сам» – это был его принцип. В первый месяц работы меня удивил его поступок: он получил приглашение на съезд ортопедов-травматологов в Монако и отдал это приглашение мне. Так состоялось первое мое мини-знакомство с западным миром и другой травматологией.

Все лучшее в Киеве? Неправда. Это отголоски советской системы, когда основные ресурсы и лучшие специалисты концентрировались в Москве или Киеве. За границей все иначе. Топовые клиники чаще размещаются в небольших городах. Это связано в том числе и с финансами. И, скажем, в Германии вы получите ургентную помощь на высоком уровне, вне зависимости будете вы в столице или небольшом городе.

В Украине наметилась аналогичная тенденция. Есть много регионов, где все решает личность. Топовые врачи работают не в самых развитых и богатых регионах. Наш пример это подтверждает.

В Киеве много хорошего. Там, например, можно сконцентрироваться на очень узкой специализации в ортопедии. Расположение позволяет концентрировать пациентов с определенной патологией. Если они будут оперироваться по одному в регионах, у докторов не будет достаточной практики. Поэтому некоторые случаи, действительно, лучше собирать в столице.

– Но, может, в столице денег больше?

– Финансирование клиник в Киеве не на самом лучшем уровне. Клиника хороша тогда, когда имеет классное оборудование и обученных врачей. За последние пять лет в нашу больницу инвестировали больше денег, чем за все предыдущие годы независимости. Помогли с лабораторной диагностикой. А тернопольский кардиоцентр за год провел 200 операций. Хотя никто не верил, что в Тернополе можно делать операции на открытом сердце, наши врачи успешно работают. У нас давно есть такая аппаратура, о которой многие клиники в Киеве только мечтали.

– Вам больше выделяет бюджет?

– У нас такое же небольшое бюджетное финансирование, просто распределение происходит по-другому. Простой пример: когда мы делали ремонт, то сначала создали идеальные условия для пациентов, а уже потом приводили в порядок свои кабинеты. Мы привлекали спонсоров. Инструмент нужный я, например, покупал за свои деньги. В столичных клиниках вы увидите классные кабинеты заведующих отделений и главврача, дубовые двери, а все остальное – в упадке.

– Как вы принимаете иностранцев и как они оплачивают услуги?

– Оказывать услуги иностранцам мы смогли только благодаря своей хорошей репутации за границей. Мы всегда выступаем на разных форумах и показываем свои достижения. И к нам едут люди. Дело в том, что ряд технологий, которые мы запустили, не покрываются страховкой за границей. Граждане этих стран обращаются к нам напрямую. Операции у нас намного дешевле им обходятся, поэтому они приезжают и получают качественную услугу.

Интересный был случай, когда подданная США, находившаяся в Украине, получила травму. Ее не могли транспортировать за границу для оказания помощи. Страховая компания начала здесь разыскивать сертифицированных врачей и вышла на нас. Мы успешно прооперировали пациентку. Она вернулась домой и получила от американских врачей высокую оценку нашей работы. Поэтому американские страховые компании стали с нами заключать договоры, чтобы мы оперировали пациентов, которые не могут транспортироваться за границу.

После этого случая к нам стали обращаться страховые компании из других стран. Нас ценят. И мы развиваем направление помощи иностранным гражданам в формате медицинского туризма.

При страховой медицине больница не купит дешевую аппаратуру, материалы, импланты. Потому что осложнения после обойдутся страховой намного дороже

– Как вы считаете, Украине нужна страховая медицина?

– В принципе, страховая медицина – это гарантия для пациента качественной медуслуги. Моделей медстрахования несколько. Они отличаются источником поступления, объемом поступления средств и их распределением. Есть системы, когда фонд формируется из налогов или обязательного медстрахования. Систем по сути две: Бисмарка (работает в Австрии, Бельгии, Германии, Швейцарии, Люксембурге, Франции, Нидерландах) и более социальная – Бевериджа (в Великобритании, Греции, Испании, Канаде, Норвегии). Надо учитывать экономический фундамент нашего государства и брать лучшее из мирового опыта.

– Один из страхов связан с тем, что если ты беден, меньше платишь за страховку, то и услуг тебе будет меньше.

– Это не совсем так. Во-первых, в медицине ничего не может быть дешево. При страховой медицине любая больница не купит дешевую аппаратуру, материалы, импланты. Потому что осложнения после обойдутся страховой намного дороже. Нужен баланс деньги – качество. Таким образом, страховка гарантирует услугу и качество.

Хочу рассказать случай, который услышал от своего отца. С 1985-го по 1989 год он работал в Алжире во французской клинике. По возвращении он сказал: «Сережа, все совсем по-другому. Там в условиях страховой медицины медпомощь даже более бесплатная, чем у нас». И привел такой пример. На местном предприятии произошло чрезвычайное происшествие. Серьезно пострадал работник – получил сложную травму. Он был бедным человеком. Но поскольку был застрахован, получил лучшую услугу. В местной клинике ему помочь не могли – не было возможности. Пациента чартером отвезли в Париж и там прооперировали. Это 1989 год. И далеко не самая лучшая страна Африки.

– Как вы оцениваете то, что сделано в плане медицинской реформы в Украине?

– У меня к этому позитивное отношение. Перемены произошли. Реформа состоялась. Первичную систему можно дальше совершенствовать с учетом проблем, которые возникают в процессе работы. В произошедших изменениях больше плюсов, чем минусов. Вторичное и третичное звено еще не реформировали. И это – самые сложные звенья. Они предполагают большой объем инвестиций, четкие правила игры, утвержденные протоколы оказания помощи, которые должны повсеместно соблюдаться.