– Уникальный случай какой-то?

– Нет, не уникальный, просто у меня не вырабатываются антитела, в связи с одной хронической болезнью.

– Это правда, что еще в советское время вы каким-то чудом на перекладных добирались в Вену, чтобы учиться там в экономическом университете?

– Если говорить про Вену, нужно начинать с Чернигова. После того, как меня после первой демонстрации в Чернигове, когда еще Коммунистическая партия была при власти, исключили из Черниговского пединститута, за демонстрацию, мы первые вышли с лозунгами в городе «Долой партократов из госаппарата» и с требованием закрыть ЧАЭС. Собрался обком партии, было решено уволить из института четверых человек, я был одним из них, но не могли найти причину. Было четыре экзамена, три я сдал, на четвертом преподаватель – член обкома партии от института – сказал на мои ответы: «Вы неправильно понимаете Ленина, потому я не могу вам поставить положительную оценку». На все вопросы я ответил. Мой комментарий был: задача студента-историка – не так понимать Ленина, как преподаватель, а знать труды Ленина. Хотя это мне не помогло. После этого я встретился с замректора, который сказал: «Извини, не можем, потому что нас всех разгонят. Давай на годик, а через годик придешь, мы восстановим, все будет хорошо». С нашим протестом тогда были солидарны и коллектив преподавателей, и нас все поддерживали, и даже парторг института не смог мне поставить двойку, чтобы выполнить поручение обкома партии. Все-таки люди были совестные. Я уже со временем закончил Черниговский педагогический.

У меня появился случай, мне хотелось понимать, что такое рыночная экономика, потому что мы приближались к этому, я уже понимал, давал своим родителям советы.

– Это какой год был?

– Это был 1988–1989-й, я тогда отцу сказал: «Папа, сними все свои сбережения, которые есть, и купи все, что ты можешь: телевизоры, грабли, лопаты, гвозди, – потрать, ничего не храни на книжке, это все скоро обесценится, превратится в ноль».

– Вы уже что-то понимали…

– И знаете ответ отца? «Ну как это? Нас страна не бросит, нас родина не предаст, мы собирались всю жизнь».

– Об одном жалею: что не знал вас тогда. Тоже снял бы, купил бы грабли, гвозди… (Смеются).

– За что благодарен родителям: они не понимали меня, но они мне помогли. Сейчас, пользуясь случаем, сказал бы: родители, если ваши дети что-то хотят, обязательно им помогите. Вы этого не понимаете. Комментарий отца, который слышит, что я хочу уехать в Австрию или Германию, чтобы там получить знания, привезти их в Украину: «Ты представляешь, что будут говорить о нас соседи? Это же наш сын – предатель». Такой разговор.

И несмотря на это все, родители дали мне денег, я смог купить дрели, молотки, матрешки, что тогда брали челноки, чтобы вывезти за границу. Таким образом я доехал до Югославии.

– Вы ехали на поезде?

– На поезде, это была одна цветущая страна, там в столице все это продал, купил билет до границы с Австрией, через всю Югославию проехал за ночь и на последней станции вышел. До этого я занимался туризмом, у меня был спальный мешок, компас, все нужное для этого, я через горы перешел границу между Югославией и Австрией.

– Нелегально.

– Все, что человек делает для достижения цели, – для него легально. Согласно австрийскому законодательству, это не очень. Но мы сейчас видим, что миллионы шли в Европу, и их Европа встречала, принимала, тогда это было не так…

Я расскажу одно ощущение, когда я тогда переходил границу: как ощущение, когда человек ступает первый раз на Луну. Сзади тебя уже ничего не держит, а впереди ничего не ждет, и ты не понимаешь, куда ты попадаешь.

Я пересек границу с 12 немецкими марками в кармане, знал 120 слов на немецком языке – это все, что дало мне советское образование.

– Вы во всеоружии были просто.

– Но этого мне было достаточно, чтобы не умереть с голоду в Вене. Для всех начинающих молодых людей, которые хотят изменить радикально жизнь: в богатой стране человек не может умереть с голода. Я приехал – мне помогли австрийцы, социальные службы, гуманитарные фонды. Я быстро сориентировался. Если у человека есть мотивация – он выплывет.

Первые 100 долларов я заработал, убирая снег на улице. Ты находишься на пейджере, и когда в три часа ночи или в 12 начинает идти снег, тебе приходит сигнал, ты просыпаешься и идешь в 20 местах возле домов, которые застраховались, убираешь снег. Первую тысячу я заработал, когда был грузчиком на пекарне, когда работаешь с 11 вечера до 10 утра. Для меня теперь понятно, почему в австрийском магазине, когда ты в 8 утра приходишь, есть горячий хлеб: потому, что когда вы спите, кто-то работает.

Впечатление какое было? С того времени я немного по-другому смотрю на рабочих, которые работают в ночную смену. Когда все спят потом, а ты смотришь в потолок, потому что у тебя работает организм. И я в это время все равно учил язык, встречался с австрийскими студентами, я был общительным студентом, у нас был бартер – я разговаривал с ними полтора часа на русском – они учили русский, а они со мной – на немецком. Кроме того, что я сам занимался.

Когда мы приходили в кафе и я платил 25 шиллингов за кофе – для меня это было дорого, потому что это были тяжело заработанные деньги. Но когда уже через полгода я работал в компании менеджером по экспорту электроники, и поднимая телефонную трубку, я зарабатывал €3 тыс. на сегодняшние деньги, это уже были другие деньги.

Поэтому я понимаю и сейчас и с уважением отношусь и там, и здесь к любому дворнику, который честным трудом зарабатывает на достойную жизнь. Я понимаю цену деньгам, и деньгами я не разбрасываюсь.

Мое пребывание в Австрии дало возможность жителям Козельца увидеть графа Разумовского, а графу – вернуться на свою историческую родину

– Сколько у вас высших образований?

– Два: история и право, и магистр экономики, я окончил Нархоз. В Австрии я учился два с половиной года, получил базу знаний, и у меня был выбор – или продолжать учиться, или развивать бизнес. Я потом все-таки сконцентрировался на бизнесе, на пятый год у меня уже была своя компания, там я уже смог заработать первые $100 тыс., у меня была квартира в лучшем районе, современная машина и, в принципе, перспектива. Но что я заметил – что меня затягивает этот комфорт. Я приезжаю в Советский Союз – тут инфляция, то, се, в Австрию возвращаешься – те же цены, все так же стабильно, спокойно, и я поймал себя на мысли, что если не остановлюсь, то я уже в Украину не вернусь. Я все продал и вернулся в Украину. И не жалею.

– Сколько языков вы знаете?

– Немецкий – выучил в Австрии, английский – выучил по ходу, потому что потом занимался международным бизнесом, испанский – выучил, потому что… Кстати, в Австрии познакомился с Андреем Разумовским – одним из потомков семьи Разумовских, графа Разумовского. И я общался с этой семьей – они говорили на испанском. Андрей Разумовский выучил русский язык. Они уже больше 100 лет живут за границей, а до сих пор семья соблюдает традиции, учит язык.

Сын графа учился в университете на курс старше, он изучал русский язык, и мы познакомились случайно, несколько раз встречались, он мне помогал учить немецкий, а я ему – русский. Мы познакомились с графом, я приехал к ним домой, и там действительно сохранились старинные картины, традиции. Граф тогда был вице-президентом компании La Roche фармацевтической. Кстати, эта компания помогала Украине в дальнейшем с медикаментами, когда был птичий грипп в 2008 году. У нас завязались личные отношения. Потому что Разумовские фактически из Козелецкого района [Черниговской области], а я из Бобровицкого района, и я знал именно то село, откуда был граф Разумовский. Я уже впоследствии, когда был в Украине, приглашал Андрея, и мы вместе финансировали, помогали развитию храмов в городе Козельце.

И на определенном этапе ностальгия была настолько посеяна в их австрийской душе, что граф с сыном решили и в один прекрасный день, когда женился Андрей Разумовский в церкви, которая была построена для того, чтобы Екатерина Вторая венчалась с Разумовским именно на его родине… Так вот, Разумовский венчался, грубо говоря, спустя 300 лет, но другой – Андрей Разумовский. Приехал со своей женой, гражданкой Аргентины, с графом. И это невозможно передать, когда весь Козелец, когда узнали, что граф приедет венчаться, полгорода вышло, несколько сотен метров люди стояли возле дороги с каждой стороны, молодожены шли и им бросали цветы под ноги, пел хор, и это было что-то божественное.

И сейчас прошли годы, и люди в Козельце вспоминают это как что-то неимоверное. И конечно же, мой друг Андрей Разумовский благодарен жителям Козельца, своим землякам. Он периодически также, занимаясь бизнесом, им помогает, мы помогаем, чтобы те реликвии, которые сохранились с тех давних времен, не забывались. Так что пребывание мое в Австрии дало возможность жителям Козельца увидеть реального графа, а графу – вернуться на свою историческую родину. 

Четвертый язык – арабский, я в последние годы плотно работаю с Ираком, имею свое видение, проекты. Вообще считаю, что идея президента сконцентрироваться на работе с арабским миром – не просто так, ее просто надо наполнить. Арабский мир, арабский рынок может потребить украинской продукции в пять раз больше, чем раньше потреблял рынок РФ.

– А сложный арабский язык?

– Он второй по сложности. Я когда начал учить, я еще через два года… Ну, например, на испанском я заговорил через полгода. А вот на арабском – два года учил и не мог еще говорить. Но сейчас уже разговариваю со своими друзьями.

– Ну, скажите что-то на арабском.

– (Говорит на арабском).

– Красиво. (Смеются).

– Ну, это «добрый день», «как дела?»…

– Я смотрю на вас и вспоминаю Ивана Франко, его знаменитые строки «Вічний революціонер, дух, що тіло рве до бою». Вы, в моем понимании, вечный революционер какой-то. Только что рассказали об участии в протестах еще в юном возрасте в Чернигове, но вы же ветеран трех революций – «На граните», Оранжевой и Революции достоинства. Что вас так влекло в революциях и что наиболее запомнилось?

– Любой человек, небайдужа людина, не может смотреть, когда что-то происходит и происходит не так. Если мы говорим об Оранжевой революции, то в начале была акция «Украина без Кучмы», и я считаю, именно эта акция и даже тот несчастный случай с Георгием Гонгадзе: его гибель – вообще поменял страну, народ. Потому что народ вышел и заставил власть считаться со своим мнением. И я считал своим долгом, если я мог и оказался в гуще событий, сделать все, что от меня нужно и что я мог, чтобы народ со своей позицией победил.

Конечно же, Оранжевая революция – был Рубикон: идет Украина в сторону Европы и европейской цивилизации, или мы останемся в «совке». И я рад, что Социалистическая партия тогда поддержала именно этот вектор и те изменения, и Украина стала на путь строительства европейского общества у нас. Конечно, я бы хотел строить европейское социалистическое государство, потому что я жил в Австрии, я иностранец, приехавший в страну. Только благодаря тому, что я выучил язык и хочу учиться, австрийское государство платило за мою учебу. Я стал студентом – у меня было бесплатное медицинское обеспечение. Конечно же, мне хотелось, чтобы такая система была и в Украине. К сожалению, прошло 30 лет независимости, мы ее не построили. 

Компания «Нефтегаздобыча» уменьшает больше чем на 10% зависимость Украины от импорта газа

– Вы создали самую успешную частную газодобывающую компанию Украины. В чем ее важность на рынке?

– Если говорить про компанию «Нефтегаздобыча», она сейчас фактически производит больше чем 10% газа внутренней добычи. Компания, которая входит в двадцатку самых больших плательщиков налогов. Газ – это критический импорт. И любая дестабилизация вокруг такой компании – это, собственно говоря, энергетическая независимость страны.

– Ваша компания уменьшает газовую зависимость Украины от России?

– Я бы так сказал: это не моя компания, а компания акционеров, но компания «Нефтегаздобыча» уменьшает больше чем на 10% зависимость Украины от импорта. Мое глубокое убеждение: если помогать частному бизнесу развивать газо- и нефтедобычу в Украине, в том числе поддерживать, выходить на внешние рынки, то Украина не будет чувствовать себя зависимой от РФ, от того же Туркменистана или кого бы то ни было. Посмотрите, как делает Голландия. У нее есть компания Shell, которая добывает во всем мире, и у Голландии нет проблем с энергообеспечением. Так делают и другие компании.

Я пытался несколько раз, имея тесные, дружеские отношения и с министрами нефти Ирака, и другими руководителями страны, которые принимают решения, убедить наши госкомпании вместе получить несколько месторождений. Никого это не интересует. Их интересует разобраться с теми финансовыми потоками, которые поступают. А в принципе, я думаю, что если в администрации кто-то это смотрит, пусть сконцентрируются именно на Ираке. Почему? Все страны, которые помогали Ираку после ухода Саддама [Хусейна], получили право на разработку месторождений. Кроме Украины. К сожалению, это было так. Но я надеюсь, что эту картину удастся изменить. 

– Ваша компания действительно была успешной?

– Когда мы рассуждаем на эту тему, надо смотреть более широко. Это происходило более чем 20 лет назад. Цена в 16 долларов, мы получаем газ из Туркменистана, рассчитываемся калошами, тапками, граблями, телевизорами – чем угодно… В Украине не было цены вообще на газ, чтобы кто-то платил за него деньгами.

И если говорить о тех месторождениях, которые взяла компания, после этого еще 20 или 30 месторождений взяли другие компании. Никто не понимал, какие объемы газа находятся в этих месторождениях, одна скважина давала какую-то мелочь. От другого месторождения – от Мачевского – госкомпания вообще отказалась. Она попыталась три раза пробурить скважину, каждый раз были аварии, погибли люди, и они отказались, потому что туда нужно было привлечь европейскую технологию, давление больше 1000 атмосфер, туда нужно было инвестировать не только деньги, но еще и опыт, специалистов, которых мы привлекли. И так становилась компания.

Но на определенном этапе, когда компания развивалась и цены на мировом рынке на газ выросли до $300–400, компании потребовалось политическое крыло, и там появился Нестор Шуфрич в лице своих родственников. Но я думал, что это укрепит компанию, даст больше основу для ее быстрого развития. Но, к сожалению, Нестор Иванович своим подходом, кроме опыта обнала и вывода денег, не принес. Собственно, это и стало причиной, почему эту компанию до больших объемов добычи с ним довести не удалось, а компания смогла добывать, когда пришел стратегический инвестор. То есть приход некоторых новых участников в компанию – не всегда это хорошо.

– Я знаю, что сначала в компании были вы и Петр Алексеевич Порошенко, но потом доля Порошенко в «Нефтегаздобыче» перешла к Нестору Шуфричу, и он уже был вашим партнером. 

– Именно для политического лоббирования, чтобы не мешали компании развиваться, пришлось акционером взять Шуфрича в лице членов его семьи. Правильно ли это было? Думаю, что это была ошибка. Но, к сожалению, уже ничего поменять нельзя.

Шуфрич занимался мелким бизнесом. Я взял его в проект, из которого у него появились три самолета, три яхты, сотни купленных картин за миллионы долларов, а ему все мало

– Нестор Иванович Шуфрич – ваш друг?

– Он никогда не был моим другом, он был попутчиком. Я не знаю, кто может быть другом у Нестора Ивановича, потому что когда я с ним познакомился, он занимался каким-то мелким бизнесом, я взял его в проект, из которого у него появились три самолета, три яхты, сотни купленных картин за миллионы долларов, а ему все казалось мало. И это ярчайший пример, с моей точки зрения, когда деньги людей портят.

– За что в 2008 году Нестор Шуфрич вас избил?

– Ну, «избил» – это громко сказано… Шуфрич – это человек, который друг против друга никогда не станет. Он может, как Левочкина, ударить исподтишка, или меня ударить и спрятаться за охранником. Но конфликт был не в той ситуации, в драке. Конфликт был в том, что Шуфрич пытался купить очередной самолет и хотел, чтобы компания гарантировала за его забаганки кредит. Я, конечно, был категорически против, против этого выступали и акционеры. Это, грубо говоря, было поводом конфликта.

Причина конфликта в чем: он вместе с директором [Олегом] Семинским стали на путь… вместо того, чтобы строить европейскую компанию с прозрачным аудитом, полной выплатой налогов и дивидендов, они фактически 90% прибыли отправляли на компании-«мойки», днепропетровские, харьковские, другие, вымывали фактически всю прибыль компании, даже не хватало денег для расширенного бурения. Компания на определенном этапе вообще начала сокращать добычу.

Конечно, эти все финансовые нарушения вели компанию к уничтожению, что не только меня беспокоило – весь коллектив, членов правления, которые категорически выступали против такой политики. Да, это были те времена, когда таким образом можно было вести бизнес, но если ты так ведешь бизнес, ты никогда не будешь уважаемым заемщиком на мировом рынке. Я считал, что компания уже в 2008–2010 годах могла занимать сотни миллионов долларов и инвестировать в Украину. А в тот период, к сожалению, они, найдя друг друга, делали совершенно другое с компанией. 

– Нестор Шуфрич в результате свою долю в компании продал?

– Шуфрич или его родственники продали свою долю в компании. Когда ситуация возникла в 2011 году, что конфликт между нами не развязывается, я смог найти аргументы, чтобы мы провели аудит компании. После того, как все было вытянуто на поверхность и показано, что фактически десятки миллионов долларов были вымыты из компании, не уплачены налоги, что это или криминальный кейс, или нужно продать стратегическому инвестору. Он с этим согласился, и буквально за несколько дней до сделки у нас пропадает генеральный директор, сделка была сорвана, и продать компанию мы смогли только значительно позже.

Начиная с 2008 года, когда возник кейс с покупкой самолета и дальше, директор – Семинский – воспользовался ситуацией и вместе с Шуфричем приняли решение о незаконных действиях. Они договорились, что Шуфрич будет забирать из компании у акционеров на 10% больше, Семинский воровал себе 20%.

– Воровал прямо?

– Именно так, и один, и другой. Он даже дал об этом показания. Я думаю, вы тоже слышали записи, где он настаивал и сказал, что «я принял решение и буду забирать себе 20%». Он забирал больше – думаю, около 30% доходов компании. Если уж он стал на этот путь, я считаю, что здесь правоохранительная система может полностью проверить, установить, сколько было украдено господином Семинским как гендиректором, сколько было украдено для него, сколько – для Шуфрича, как он сам об этом и заявляет. Эти деньги должны вернуться компании, с них должны быть уплачены налоги.

Семинский вообще пошел дальше, он, наверное, не читал Уголовный кодекс. Часть украденного он даже отразил в налоговой декларации. И есть десятки свидетелей, сотрудников компании, которые подтвердят мои слова: что в тот период с 2008-го по 2012 год он обналичивал каждый месяц больше $10 млн – это больше 100 кг долларов – через разные компании, для себя и Шуфрича. В этот период куплены самолеты, яхты Шуфрича, три самолета и три яхты, вся недвижимость, которую построил Семинский, – офисные центры и другое, и кешем забитые банковские ячейки. Это все было сделано путем разворовывания, неуплаты налогов компании «Нефтегаздобыча».

Естественно, у меня был конфликт, потому что я видел, что они уничтожают компанию. И только нечеловеческими усилиями удалось убедить всех акционеров продать компанию стратегическому инвестору. Не удалось до пропажи Семинского, удалось это сделать со временем, и только это спасло компанию.

Чтобы вы понимали, когда пришел стратегический инвестор и взял в управление компанию, на тех же объемах добычи компания начала платить в 20 раз больше налогов, начала бурить скважины по $12–15 млн. Семинский бурил по $120 млн. Вначале деньги высылались на днепропетровскую «мойку», скажем, 10 млн, а приходило 800 тыс. в Полтаву, на компанию-подрядчика. А брали на баланс это как 10 млн. Вот это вся схема и все достижения гендиректора Семинского. Если бы он не пропал, после покупки стратегическим инвестором компании и этой системы прозрачности налоговая бы пришла и обязательно бы за этим пришла правоохранительная система, и он бы еще тогда уже нес уголовную ответственность за совершенные преступления.

– Мы еще обязательно поговорим о Семинском и его пропаже, потому что это вызывает огромное количество вопросов. Но я хочу немного вернуться к политике. Деньги, газ, политика – все переплетается. Вы были активным участником знаменитого «кассетного» скандала, когда кабинет первого лица страны – Леонида Кучмы – прослушивался. Есть ли у вас сегодня понимание, что за прослушкой кабинета Кучмы стояли спецслужбы РФ, которые таким образом хотели свергнуть Кучму, который взял курс Украины в НАТО?

– Я не могу такого утверждать. Но знаю одно: что Россия по максимуму использовала эту ситуацию. Потому что западные страны… Я допускаю, что она могла приложить к этому руку. Но западные страны, увидев совершенное преступление, скажем, окружением президента Кучмы, заняли позицию изоляции. И этим воспользовалась Россия. Сейчас она аналогично пытается к себе притянуть и [Александра] Лукашенко. У нас это происходило тогда, в Беларуси это происходит сейчас. Но Запад, даже в этой ситуации, по отношению к Лукашенко, ведет себя более сдержанно, потому что если бы Запад занял такую же жесткую позицию, как по Кучме, Лукашенко бы принес Беларусь на лопате в состав РФ.

– Скажите: вы понимаете сегодня, что лично Кучма к убийству Гонгадзе не имеет отношения?

– Вы знаете, я работал в администрации, в штабе избирательной кампании… Да, Леонид Данилович был человеком вспыльчивым…

– Но отходчивым.

– …и он мог и матом сказать: «Вот дайте ему!» – но это не значит, что «отрежьте голову». Это или элемент исполнителя, или элемент тех, которые были вокруг Леонида Даниловича, которые в своих, даже не сказать «животных интересах», из-за женщины, подсовывали определенные бумажки Леониду Даниловичу и настраивали его против Георгия Гонгадзе. И мы это подтвердить не можем, но мы все понимаем.

Я лично был знаком с Георгием, он часто встречался с Александром Морозом в тот период. Это был человек – для меня – который своей жизнью зажег целый народ. Он погиб, но народ встал за него, и он поменял Украину.

– То есть в основе всего, вы хотите сказать, был конфликт вокруг женщины?

– Я не хочу развивать эту тему, журналистский мир это знает, и вы в том числе.

Когда я был в России, меня пытались вербовать путем шантажа

– Вас некоторые источники называют агентом спецслужб РФ. Вы им являетесь?

– Ну, это абсурд. Но в любом случае хочу сказать: находясь там, действительно были попытки – и это мне говорит о том, что все, кто были из украинцев в РФ в плену, – к ним надо относиться с осторожностью, потому что да, были попытки вербовки. Я уже не нахожусь в той возрастной категории, что меня можно завербовать.

Но еще хочу сказать: по тому, как велись беседы, и то, что мне удалось извлечь из понимания, в Украине не то что много агентов, а огромное количество, в том числе и среди псевдопатриотических сил, которые используются как провокаторы. Я бы не хотел эту тему развивать, но считаю, что в этом направлении спецслужбам нужно много работать, и те действия, которые сейчас инициировал президент, надеюсь, будут направлены в том числе и на этот сектор.

Кстати, если СБУ реформируют и заберут оттуда коммерцию, а СБУ сконцентрируется на контрразведке и безопасности страны, возможно, ситуация с этим в Украине улучшится, я бы этого очень хотел.

– Вас вербовали навязчиво или тонко?

– Ну, понимаете, путем шантажа. «Ну давай: вот если с нами и так далее, тогда у тебя по твоим судам дело пойдет легко и быстро, и вообще дело закроется, но надо подписаться». Но вы понимаете, это как продать свою душу.

– Почему у вас такие плохие отношения с Владимиром Литвиным?

– У меня нет никаких отношений с Литвиным. А почему они у меня должны быть хорошими? Потому что этот человек как раз и был тем, кто заносил бумажки и формировал мнение президента про Георгия Гонгадзе. Просто те люди, которые в материале, – они понимают, и к Владимиру Михайловичу ни у меня, ни у них нет любви и уважения.

– Вы были одним из спонсоров Соцпартии Украины при Александре Морозе, а позднее даже являлись ее председателем. Вы в душе – социалист?

– Я социалистом стал не в Украине, а в Австрии. Это реально социалистическая страна. Я вам привел пример про реальное соцобеспечение. Может быть, по моему материальному положению под понятие украинского социалиста я не подпадаю, потому что социализм – это не чтобы не было богатых, это чтобы не было бедных. Я придерживаюсь своих социалистических убеждений. С братом мы создали предприятие и занимаемся аграрным бизнесом в моем родном районе. Мы пробуем построить социализм в отдельно взятом селе. Во всем районе вырезали фермы, только в нашем селе есть ферма. Что такое ферма? Это минимум 100 рабочих мест, но экономически это минус для нашего предприятия, $150 тыс. для баланса. Может ли предприятие пойти на это? Все зависит от хозяина. Во всем районе не нашлось ни одного человека, готового пойти на компромисс, чтобы дать людям работу. Люди выбрали прибыль. Мы выбрали этот путь, поэтому у нас детский сад, школа, дом престарелых продуктами обеспечивается бесплатно, и еще есть дополнительно 100 рабочих мест.

И это направление мы собираемся развивать. Но государство, к сожалению, не помогает. Если бы государство компенсировало хотя бы половину капиталовложений и давало хотя бы 10 центов на литр молока дотаций, это было бы экономически хоть как-то оправдано. А так это пока «минус». Но я верю в будущее и все-таки верю, что правительство к этому вернется. Потому что когда я был депутатом-социалистом, мы на сельское хозяйство, на дотацию… на килограмм мяса, литр молока, было 15 млрд грн. По курсу 4 грн/$. Сейчас курс 30 грн/$, дотаций на сельское хозяйство – 5 млрд грн. О чем это говорит? Пока, я бы так сказал, социализмом в Украине и не пахнет.

– Вы были помощником нардепа Валентины Семенюк-Самсоненко. Позже она стала председателем Фонда госимущества. Что с ней произошло? Ее убили?

– Я не могу утверждать, я с ней встречался за два месяца до этого, и она была полна жизни, строила планы, собиралась участвовать в международном женском движении. Она слишком много знала про приватизацию, которая происходила в те времена, когда она была, и до, и после. Она была председателем контрольной комиссии парламента по приватизации, она слишком много знала.

– Погибла она, погиб [Михаил] Чечетов, два председателя ФГИ.

– Вопрос к правоохранительной системе.

Янукович-премьер и Янукович-президент – это два разных человека

– Я себе выписал: вы были народным депутатом трех созывов, министром транспорта и связи и успели поработать в Администрации Президента Кучмы. Вы работали в правительстве Виктора Януковича. Что он за человек?

– Был такой грех. Когда Янукович был премьер-министром, когда был губернатором в Донецкой области, он был эффективным менеджером. Чтобы мне, министру транспорта, поднять за год на 5% тарифы на транспортировку железной дорогой – два совещания у него, три совещания у Николая Азарова – министра финансов, все посчитали графики, как это отразится на инфляции, на конкурентности отраслей, и той, и другой, и только так это утверждалось. Он реально вникал в экономику, когда был премьер-министром.

– И он разбирался в ней?

– Он понимал. Второе. Приведу пример. Вы прилетаете в аэропорт Борисполь, новый терминал. Я – новый министр транспорта, компания украинская лоббирует проект – «откажитесь от японского кредита в 150 миллионов, давайте построим частный терминал», и я уперся. Говорю: «Как это? Нам дают бесплатно деньги на 50 лет, построить большой терминал, а вы предлагаете за 30 миллионов построить сарай, чтобы это было лицом страны?» Я уперся. Четыре вице-премьера, включая первого, половина правительства, – все меня уговаривают. Последний приехал один министр и сказал: «Тебе предложение – 25% от терминала», – только согласись, заходи и так далее.

– Ну, по-божески…

– Я считаю, что большое предложение. Я отказался. По молодости.

– Сейчас бы согласились?

– Ни в коем случае. Я просто шучу – по молодости. Потому что молодежный энтузиазм – «мы хотим что-то сделать». И благодаря этому и моей позиции – кстати, и Азаров, и Янукович поддержали меня. Янукович тогда не хотел еще залезть ни в какую долю, ни в какие проекты, он хотел стать президентом. И поэтому Янукович–премьер и Янукович-президент – это два разных человека. Это подтвердят и люди, которые потом с ним работали. Янукович-президент – это человек, который встал на преступный путь, он подтянул свою семью к управлению страной, к вымыванию, рейдерству, и к сожалению, последствия того управления мы сейчас наблюдаем. Та война – это результат его управления на должности президента.

– 2014 год, февраль, на Майдане уже первые жертвы. Это правда, что в это время лично вы уговаривали [Сергея] Тигипко, у которого была в парламенте своя группа, пойти против Януковича? Причем уговаривали довольно жестко, говорят, даже где-то заперли его?

– Нет-нет, я не запер, я действительно уговаривал Сергея Леонидовича, потому что я был в его группе. Если бы он со своей группой заняли тогда позицию, грубо говоря, ту, которую требовали люди, большинство народа, у нас не было бы войны, у нас бы был Крым.

Я и сейчас считаю Сергея Леонидовича эффективным менеджером. То, что он в политике не смог тогда сориентироваться, – это, конечно, печально, но то, что он эффективный менеджер и, думаю, если не этот президент, то когда-то следующий его назначит премьер-министром и он сможет со своей командой вывести страну из кризиса, – я в этом уверен.

– Почему Тигипко вас не послушал? Испугался?

– Нет, он имел другое представление о развитии политической ситуации. Я вам скажу больше. За три дня до того, как были эти кровавые события на Майдане, когда Янукович собрал в Администрации Президента фракцию регионалов и коммунистов, и все пели оды – и Януковичу, и спикеру парламента, премьеру Азарову – один Тигипко выступил и сказал: «Надо радикально что-то менять». А я вышел на трибуну и сказал конкретно: «Если три месяца назад вы могли уволить министра внутренних дел и все бы успокоилось, если бы месяц назад вы могли уволить Азарова и все бы успокоилось, то сейчас вам нужно уволить правительство, вернуть Конституцию и объявить внеочередные выборы».

– Президентские?

– Тогда я говорил о парламентских. Если бы это произошло, Украина осталась бы целостным государством, а политикам, которые на Майдане, надо было учитывать те обстоятельства, каких соседей мы имеем.

К сожалению, все пошло по другому сценарию. И чтобы вы понимали: в парламенте, когда произошли эти кровавые потери, погибло большое количество людей в один день, я общался с Сергеем Леонидовичем, и часть людей его группы приехала в парламент, мы координировали это со свободовцами, которые гарантировали для всех депутатов безопасность в парламенте, чтобы проголосовать ту постанову, и там были такие, которые еще бегали по залу, после сотен погибших людей на Майдане, как Шуфрич, которые и тогда били по рукам депутатов – регионалов, говорили: «На, позвони, тебе тут из Администрации Президента дают команду, выйди из зала». И эти люди до сих пор не понесли ответственности. И я считаю, что то, что президент [Зеленский] начал этот процесс по Харьковским соглашениям, по другим, – думаю, что придет время – и люди, как я привел пример, тоже будут нести ответственность.

В Крыму в 2014 году у нас было достаточно боеспособных военных частей, которые могли защитить целостность страны

– Что лично для вас означают аннексия Крыма и война на востоке Украины?

– Ну, для меня – трагедия. У меня братья живут в Крыму. Один – в Симферополе, другой – в Севастополе. Двоюродные. Это были близкие члены моей семьи. И в тот период, когда это все случилось в Крыму, я как народный депутат все, что я мог: и привлечь внимание, и выехать в Крым, и общаться с командирами, – я это делал. И если бы у нашего руководства на тот момент была вера в свою армию, в свой народ, мы бы Крым не потеряли. Это были полностью боеспособные военные части.

– Да?

– Я встречался с командиром дивизии, которая стояла недалеко от Симферополя. Он говорит: «Мне 25 минут – если бы у меня была команда, я бы взял крымский парламент». [Полковник Юлий] Мамчур, с которым я в Крыму встречался, сказал: «После совещания СНБО мне дали команду, и у меня все пилоты сидели в самолетах. Мы могли подняться в воздух – и в Крыму не было бы никаких «зеленых человечков» ни в каких концентрированных местах. Но мне дали команду снять с повышенной боевой готовности, и грубо говоря, у нас самолеты захватили».

– Так у нас была армия, вы хотите сказать, на тот момент?

– В Крыму у нас было достаточно боеспособных военных частей, которые могли защитить целостность страны. И только некомпетентность руководства и, возможно, трусость отдельных людей, которые принимали решения… Возможно, я чего-то не знаю.

– Как лично вы участвовали в обороне Донбасса? Сегодня об этом можно говорить?

– Я, как и многие другие, помогал экипировкой для наших добровольцев, помогал и спецназу нашему, который ходил на специальные задания, которые потом в будущем вспомнили доброе, и когда была команда от определенных заинтересованных лиц выкрасть Рудьковского из Европы, когда их отправили для выполнения этого спецзадания, они как совестливые люди передали близким, что «нас сняли с фронта и отправили в Европу, пусть, пожалуйста, не приезжает на ту встречу, которую ему назначили». Но это отдельная тема.

– В конце 90-х свою компанию «Нефтегаздобыча» вы основали вместе с Петром Порошенко. Что вы думаете о Петре Алексеевиче? Что он за человек?

– Я бы не хотел сегодня говорить про Петра Алексеевича. Про него слишком много сказано.

– Перед тем, как попали в РФ, где вокруг вас развернулись драматические события, вы два года работали в Багдаде. Чем вы там занимались?

– Я наработал несколько серьезных проектов, которые как бизнес могут «выстрелить». И они могут открыть дверь для Украины в эту страну. Ирак очень по-дружески настроен по отношению к Украине. Много и сейчас студентов учатся в Украине. В Ираке все, что Украина может экспортировать, нужно. Им нужно строить 20 гигаватт электричества. Это можно сказать, что на 10 лет харьковский «Турбоатом» и все смежные будут загружены работой в три смены. Им нужны трубы, мосты, дороги, канализация – все, что есть у Украины и что может делать Украина, им нужно.

Несколько проектов мной были наработаны, и я надеюсь, что в ближайшее время мы начнем их реализовывать. Я считаю, что именно поставка товаров из Украины и взамен получение нефти для переработки, в том числе, возможно, и путем строительства совместного нефтеперерабатывающего завода или совместной модернизации – как раз тот путь энергетической независимости для Украины, в том числе не только по газу, но и по нефти, который Украина должна реализовать.

Ирак может импортировать из Украины – я сказал только про машиностроение и так далее – всю продовольственную группу: мясо, зерно, мука, овощи, фрукты, все. $150 млрд в год эта страна импортирует. Если Украина получит из этого хотя бы 5%, а лучше 10%, Украина будет иметь положительный торгово-платежный баланс, не будет брать деньги у МВФ, будет помогать другим государствам.

Россией управляет не партия, не лидеры – там управляет ФСБшная система

– Из Ирака вы полетели в Россию. Зачем и чем вы там занимались?

– Это была настоятельная просьба моих иракских друзей и партнеров. К сожалению, случилось – как случилось, но, думаю, все, что произошло со мной в РФ, – это не случайность и не оплошность. Меня выманили туда. В этой операции были задействованы граждане Украины. Я думаю, это было совершено не без участия Шуфрича и Семинского. Александр Онищенко был за две недели до того, как меня довез в РФ, на яхте у Шуфрича, и я не знаю, причастен ли к этому вопросу господин Онищенко, – я не думаю. Он старался в меру своих возможностей мне помочь, но то, что его могли использовать втемную эти два героя, – я в этом не сомневаюсь. Потому что после того, как я оказался в российской тюрьме, Шуфрич и Семинский ездили в РФ, как к себе на работу. Мне следователи и все другие, кто ко мне приходил, говорили: «Решите ваши финансовые вопросы с господином Шуфричем и его партнером в Украине – и расследование пойдет по другому пути». Ко мне даже в саму тюрьму приходили сигналы давления. Они вышли на криминальный мир, вышли на смотрящего по тюрьме, пытались мне создать там абсолютно неприемлемые условия, чтобы мои родственники переписали на них акции компании и отдали имущество.

Эти люди – для меня они нелюди – опустились до того, что когда я сижу в тюрьме по обвинению в преступлении против РФ, они выходят на членов моей семьи и начинают говорить, что «нужно встретиться с вами и родителями Николая, чтобы вы приняли решение и переписали нам активы, а то мы тут через близкого к Нестору Ивановичу человека (называли [нардепа от «Оппозиционной платформы – За жизнь» Виктора] Медведчука, но оказалось, что он стоял от этого в стороне) можем воздействовать так, что он даже в Украину не вернется, ему дадут по самое не могу». И я себе представляю как… Мать бы не дожила до следующего дня, сказала бы: «Отдайте все, я уйду в ночной рубашке, только пусть вернется мой сын». Я запретил своим родственникам встречаться, организовывать подобные встречи и вообще общаться с ними. Меня это очень беспокоило в РФ, беспокоит и сейчас, потому что эти люди готовы опуститься ниже низшего ради одной цели – получить деньги. Но деньги же – не жизнь, это только инструмент, при помощи которого мы можем что-то сделать.

Жадность из обычных людей сделала последних негодяев. И я это говорю открыто. Они это знают. Они не могут мне смотреть в глаза, потому что это было. Как можно к этому опуститься ради денег, ради жадности…

– Как, почему, на основании чего вас задержали в России? Как это происходило и какие обвинения вам предъявили?

– Мне предъявили обвинения, что я бросил камень в посольство РФ после падения нашего самолета в Луганске с нашими солдатами-героями.

– А бросили камень?

– Да, я бросил камень. Я так скажу: побывав в России, я бы землю в них бросил. Потому что то, что мы имеем в Украине, и то, что у них в России, – это два мира. Я был в тюрьме, там никто не отличает, украинец из Луганска или украинец из Киева. Они все из Украины. Все те, кого задержали за что-то, в РФ, в том числе и из Луганска, – все хотят, чтобы их выменяли на отсидку в Украине.

В Украине часто звучит: «Вот, русские, русский народ…» В России страной управляет не партия, не лидеры, там управляет ФСБшная система. Это гидра, которая не имеет политических интересов, политических принципов, чувства достоинства, правильно/неправильно, она просто держится во главе и держит в угнетении в том числе и русский народ.

Сидели со мной… Я встречался там на продлении и с российскими министрами, политическими диссидентами, националистами российскими, были и генералы, которые попали в немилость. Машина всех стрижет «под ноль», то есть репрессивная машина держит полностью всю страну.

Поэтому я считаю, что Украине и ее руководству нужно сконцентрироваться на том, чтобы помогать российскому народу раскрыть глаза и поднять народ, чтобы он так же, как в Беларуси, мог мощно высказать свою позицию. Это единственный аргумент, который поможет Украине выиграть в этой войне. Потому что любая эскалация на востоке – а там она будет только объяснением для вот этой ФСБшной гидры, почему нужно отправлять тысячи людей, чтобы они гибли на Донбассе.

Когда Шуфрич и Семинский пытались на меня воздействовать через смотрящих за тюрьмой, у них ничего не получилось – они не понимали основ

– Как вас арестовали?

– В аэропорту, при прилете.

– Ага, только прилетели – и сразу взяли… Вы испугались?

– Я допускал подобное развитие событий. Страх возможен в 20, 30 лет, я думаю, после 50 страх – уже понятие такое, относительное.

– Ваши ощущения? Вот вас задерживают…

– Если честно, я не думал, что это все затянется настолько. И что можно из события, которое в Украине даже не наказывается штрафом, сделать криминальное преступление и подвести меня под статью от пяти до восьми лет. В принципе все, что происходило со мной и с десятками украинцев, что происходило на территории РФ, – сфальсифицированные дела.

В РФ в Криминальном кодексе нет статьи за ответственность за пределами РФ. Но они закрывают на это глаза, это делалось, чтобы показать, что правоохранительная система как-то борется с врагами из Украины. Но мои юристы и сейчас ведут юридические процессы, мы подали кассацию в РФ, пойдем в европейский суд и докажем, что это было политически мотивированное преследование, и выставим счет-компенсацию России.

– Вот вас доставили в СИЗО. Какие ощущения у вас были?

– Первое – что мы тюрьму в нормальной жизни, скажем, представляем по-другому. В некоторых вопросах в тюрьме больше порядка и честности, чем вокруг. Я бы даже сказал, для многих из нашей жизни, учитывая, что многие не попадают в армию, избегают любыми путями, тюрьма бы пошла на пользу. Когда ты приходишь, первые три дня вообще человека никто не нагружает, не задает никаких вопросов, все понимают, какой это стресс для человека. То есть три дня тот, кто попал в тюрьму, он гость. «Пожалуйста, то, пожалуйста, это». И именно этот подход, чуткое отношение к людям, которые попали в ситуацию, многим там спасает жизнь.

Я приведу пример: было несколько, но один очень яркий. Попал парень, за наркотики, ему светил срок от 10 лет, и информация по телефонам приходит ему критическая, с семьей, то, се, «нет, я себе вскрою вены». И с ним разговаривали, мол, не волнуйся, все будет хорошо, дали, человек почитал и молитвы, и Библию, где-то его задействовали – «поучаствуй в подготовке к Новому году», что-то еще… А потом на спорт вышли, смотрим, он занимается каждый день, уже подтягивается, делает подъем-переворот, он почувствовал, что его здесь уже уважают, воспринимают, и человек отказался от этой мысли. И так со многими происходит.

– То есть издевательств, унижений как таковых не было?

– Дело в том, что это отсюда есть такое представление. Есть в каждой хате тот, кто за хатой. И этот человек, грубо говоря, – как сержант в армии: его последнее слово. Если кто-то где-то повздорил, всех собрали вокруг стола, разобрали, кто не прав, с него спросили, надавали один раз по ушам, другой, и какой бы там резвый ни зашел в хату – 35 человек вокруг и тебе идти некуда. То есть ты начинаешь воспринимать правила. Конечно, есть воровской уклад, но считайте, что это устав в армии. Это на глазах было видно, как люди, особенно молодые, смотришь – через месяц-два-три – вообще другой человек, уважает других, разговаривает уважительно, без мата. Ругательные слова – очень грубое нарушение формы общения. 

Когда Шуфрич и Семинский пытались на меня воздействовать через смотрящих за тюрьмой, у них ничего не получилось – они не понимали основ. Если по отношению к порядочному мужику… Есть те, кто воровали, то бишь «крысы», – используя поганых русских ментов, давят на порядочного мужика, то воры или даже порядочные жулики с ним даже за один стол не сядут, потому что это последнее позорное дело.

Кстати, когда я вернулся в Украину, они пытались криминалитет тоже организовать, чтобы он подавил на меня. Ни там, ни здесь они не опустили руки, хотели отжать у акционеров, близких ко мне, долю в компании. Я бы так сказал: здесь правда на моей стороне. Поэтому разговора откровенного и честного они не выдержат. Это люди, которые действуют подло, из-за угла, и путем фальсификации фактов.

Я с Семинским встречался два раза в Вене, о чем он говорит: «Нет, я не встречался». Он обвиняет меня в том, что я его украл? Ты приезжал ко мне в Вену, с нашим общим коллегой, на билет, который купила наша компания, сидел вместе со мной за столом. Ты же приехал не с телохранителями, ни с кем, «дай мне денег, дай мне акций, я заслуживаю, я пострадавший»… Когда третий раз уже с Шуфричем они приехали, это уже был не разговор «дай мне», это было давление. «Значит, так, Николай, если ты мне…» Ну, Шуфрич говорил «нам». «Если ты нам не перепишешь, то…» Семинский говорит: «Если ты перепишешь, я пойду в прокуратуру, дам показания, что ты меня не воровал, дело закроется – и все, а если нет – у нас в прокуратуре все схвачено, приедешь в Украину, мы тебя посадим. До тех пор, пока не перепишешь то, что мы хотим». Если честно, я не думал, что у них настолько в прокуратуре все схвачено. Но с другой стороны, чтобы вы понимали, я им тогда откровенно, в присутствии своего помощника, сказал: «За то, чего я не совершал, я не хочу даже разговаривать с вами, чтобы отдавать вам какую-то компенсацию». Ну, там был ряд нецензурных выражений, которые я повторять не буду.

– Мы еще поговорим об этом, я бы хотел продолжить о тюрьме. Вы сидели в легендарной «Матросской тишине».

– Вначале я сидел в Медведково, где 3,5 тысячи заключенных, в старом корпусе, в камере на 35 человек. Раньше в российской тюрьме была «жизнь ворам», а сейчас – «жизнь наркоманам», потому что практически большая половина тюрьмы – это те, кто сидит за наркотики. В России карательная система: даже если ты потребил, тебя поймали, анализ сделали, не понравился милиционеру – в тюрьму, три года. Поделился с другом – значит, ты барыга, в тюрьму. Таким образом выполняется статистика. Сами наркоманы мне когда-то говорят: «А задайте вы там вопрос». Я встречаюсь с представителями главного следственного управления, полковники, на продлении, и говорю: «Меня наркоманы по камере спрашивают: «Почему когда я покурил косяк – меня на три года, а там есть интернет-магазины, которые по пять лет работают, их никто не закрывает, они продолжают работать, мы сделали два «лайка» на Facebook – нас в тюрьму сажают? А интернет-магазины работают по продаже наркоты?» Ответ полковника Генпрокуратуры: «Вы знаете, это не в нашей компетенции».

– То есть Медведково сначала.

– Да, а потом уже «Матросская тишина».

– Что из себя представляет легендарная «Матросская тишина»?

– У нее более строгий режим. Практически через день приходит проверка, шмон, ищут телефонную связь, разные предметы, все, что заходит в тюрьму, тщательно проверяется, и так далее.

В Медведково мне удавалось достаточно часто бывать на телефонной связи, а в «Матросской тишине» – практически невозможно, потому что любые телефоны, которые сами правоохранители заносят, – они знают, куда заносят, и практически через несколько дней уже приходят и пытаются найти и забрать, чтобы лишить людей связи.

– Какова жизнь в российской тюрьме, чем были наполнены ваши дни?

– Вы знаете, жизнь в Медведково, или в Москве в тюрьме, то, что я слышал от заключенных, отличается от того, что в других регионах. Главная задача для любого, кто попал в тюрьму – сохранить здоровье. Если кто-то думает, что тюрьма – это как в армии дедовщина, там этого нет. Там и старые, и не старые, все следят, чтобы было чисто, три раза уборка везде, все по очереди, стол вымывается так, что у меня на работе или дома стол грязнее. Там, если что-то упало на стол, ты можешь взять и есть, его моют три раза в день. Главная задача – сохранить здоровье и чистоту. Потому что если попадает какая-то бацилла, 35 человек сразу же заболевают.

Конечно же, есть свой уклад, когда люди в забитом пространстве. Я видел, что многие стали людьми верующими. Особенно те, которые получают большой срок. Только вера помогает им сформировать стержень, чтобы не развалиться. Некоторые учатся. Я учил арабский язык, был занят, времени свободного у меня не было, читал некоторые книги, занимался спортом. Так делают и другие, которые хотят сохранить себя, выжить и перенести это нервное напряжение.

– «Опущенных» вы там видели?

– Они отдельно, они не находятся вместе с общей массой мужиков. У меня было такое, из ряда вон выходящее событие, когда меня отправили на Сербского. Что такое институт Сербского – психиатрическая экспертиза, в Украине этого нет, и слава богу, потому что то, что есть в России, я видел своими глазами.

– Карательная психиатрия …

– Это просто… Я там за три недели потерял семь килограммов. Ты находишься под постоянным наблюдением, тебе вместе с жидкостью добавляют что-то такое, от чего раскалывается голова, возможно, сыворотка правды, чтобы ты себя как-то вел и проявлял. У меня в палате было 10 человек, из них один – серийный убийца, у которого больше 10 человек, еще три человека, которые убили людей, три наркомана, и еще двое. Само нахождение в такой атмосфере, когда треть людей, или половина – симулянтов, которые хотят избежать длинного срока наказания, но даже той трети, которая попадает с реальными психологическими сдвигами, от которых ты ничего не можешь ожидать, когда человек может встать в стену и разбить свои руки до локтей, так сильно бить. Такое не забывается.

Я видел человека, которого месяц подержали на принудительном медицинском, как они называют, лечении. Человек превратился в овощ. Он практически не говорил, он только ел, спал и ходил в туалет. Ноль психики, ноль эмоций на лице – это что-то страшное. Я когда вернулся назад в СИЗО, знаете, ощущение было – слава богу, я вернулся в тюрьму. В России наказание не только лишением свободы, но и условиями пребывания. Мы же все-таки, Украина, должны идти по европейскому пути. Лишение свободы это уже наказание. Потому что когда условия пребывания – это действительно жестко – с ограниченной подачей воды, электричества и так далее. Это все очень тяжело и жестко. 

Что я в тюрьме увидел и поделюсь с вами. Как меняются люди, особенно наркоманы. Когда некоторые, которые принимали «соль» – думаю, многие понимают, что это такое, – или тяжелые наркотики. Они приходят с весом 50–60 килограммов, только через два-три месяца начинают набирать вес, их лицо приобретает цвет, они начинают разговаривать, проявлять талант – оказывается, кто-то рисует, что-то еще может… До этого приходят прям ходячие трупы.

Что я заметил – я надеюсь, в Украине это не так: в тюрьму большим потоком идут наркотики. Что очень важно в тюрьме – чтобы за хатой был человек не наркоман. Я был практически год, где был обычный русский мужик руководителем за хатой. И тогда в хату не попадает наркота, потому что наркота – это трагедия. Потом, когда я уже уходил, буквально за три-четыре дня все поменялось, и в хату наркотики полились рекой.

– Сами надзиратели и заносили?

– Конечно. Когда из хаты, из 35 человек, 25 обожрались метадоном, трое суток не спят, а потом, когда не доставили новую дозу, у всех ломка, это просто ад. Я потом уже не видел, как развивалась ситуация, потому что меня переводили в «Матросскую тишину», но я вам хочу сказать, что не зря, согласно воровскому укладу, наркоманы не могут быть ни на дороге, ни за хатой, ни занимать какую-то позицию в иерархии, потому что они превращают камеру в притон. И как с этим бороться – я не знаю.

Российские правоохранители говорили: “Порешайте вопросы в Украине. Там вы должны. И ваше дело пойдет по-другому“

– Чего от вас хотели следователи и не было ли с их стороны прямых угроз?

– Следователи… Я же вам казал. И следователи, и другие правоохранители, которые заходили…

– Порешать вопросы в Украине?

– Говорили: “Порешайте вопросы в Украине. Там вы должны. И ваше дело пойдет по-другому“.

– И выпустят? И что они говорили?

– Да, они говорили, что ваше дело пойдет по-другому. То есть что мы можем же и не усмотреть криминального преступления в содеянном. И я глубоко убежден, и я вам говорю сейчас, что эти два народных депутата – Семинский и Шуфрич – причастны к тому, что меня вывезли в Российскую Федерацию, что меня там прессовали и представители главного следственного управления, и криминалитет. Они же даже воздействовали на мою семью. Когда я сюда приехал, они питались организовать давление на меня криминалитета. Я считаю, что этот вопрос Служба безопасности может расследовать, потому что сразу же после моего задержания они начали летать туда, как к себе домой.

– Это ваше официальное заявление по сути?

– Да. Я считаю, и я уверен. Чтобы вы понимали, мне сами следователи это говорили, что «вы решайте вопросы с Шуфричем, иначе пойдете в суд. Статья у вас от пяти до восьми».

– Скажите, а как вообще в российской тюрьме относились к российско-украинскому конфликту? Тем более зная, что вы политик украинский, что занимаете определенную позицию.

– Ну первое, что я вам скажу, что в России только на телеканалах есть позиция русских негативная по отношению к Украине. Нигде: ни в тюрьме арестанты, никто никогда ко мне не проявил агрессии, потому что с Украины. Понимаете, мы неправильно видим Россию. Россия – это гидра ФСБ, которая держит под контролем весь народ, она его придавила к земле и позволяет двигаться только в рамках того, что им позволяют. Каждому – на своем месте. Хоть генералу, хоть кому-то. И они все чувствуют, что они никто. Вот для меня разница между Украиной и Россией. Вот в Украине кто-то бегемотик, мушка, комарик и так далее. В России, если посмотреть на улей, человек – это не пчела, это не сота, это не мед – это пустота в этой соте – это человек. Поэтому все чувствуют себя такими и поэтому испытывать агрессию какую-то, ненависть – этого абсолютно не было.

– А вот были разговоры такие: «Николай, я понимаю, что у вас произошло», или наоборот: «А что вы, хохлы, на нас там…». Нет?

– Абсолютно никогда. Я вам говорю, что в России все раздавлены системой. У них нету права голоса, они не могут себе позволить рассуждать. Это мы можем здесь в Украине рассуждать, и поверьте мне, право на свою точку зрения – это все. И поэтому в Украине, после того, что я там посидел, я вам говорю. Тем, кто пошел на фронт, я им просто помогал, но, если не дай бог, что-то заварится, я пойду сам, потому что я понимаю, что в Украине есть что защищать – право на свою точку зрения. И вы понимаете, Украина и Россия – это небо и земля. Да, нам далеко до Европы, но у нас есть то, что в каждом человеке есть полное ощущение, что я имею право на свою точку зрения и никто мне указывать не будет, и что мы это защитим. У нас критическая масса людей, которая хочет это иметь.

– Все это время, которое вы провели в Российской Федерации в тюрьме, вам, богатому человеку, кто-то помогал?

– Ну, богатство – это понятие относительное. Мне помогали родственники, помогали друзья, помогало государство через консула, который приходил, если какие-то вопросы возникали, – они помогали. Я благодарен президенту, который и меня также включил в перечень тех, которых должны были обменять. Я вам так скажу, что не без божьей помощи, не без сложившийся ситуации в Украине с избранием нового президента я вернулся в Украину. Потому что именно в день моего заседания в суде, именно даже в то время, проходило заседание [глав государств «Нормандской четверки»] в Париже. До этого неделю все каналы России говорили: “Встретятся президенты и война закончится. И все – мир, дружба с Украиной”. И в этот момент ни один генерал ФСБ не осмелился позвонить судье и сказать: “Дай ему по полной!” Потому что мог оказаться не в трендах. И в это время судья рассмотрела все и фактически отпустила меня по отсиженному.

– Чем в тюрьме вы питались?

– Бывало по-разному. Та баланда, которую подавали, были и такие моменты. Да, можно было организовать какую-то передачу, можно было что-то заказать в тюремном магазине. Важно было лук, какие-то другие продукты. Мне было тяжело, ведь у меня есть аллергия на глютен. Первые четыре дня, особенно в карантине, фактически я ел раз в день, потому что все остальное у меня вызывало большую реакцию. Потом, когда я уже оказался в камере, мне люди помогли и поделились. Там ты не сможешь есть сам, все то, что тебе передали. Значит ты делишься со всеми. Потому что тебе в горло не полезет. Потому что вокруг тебя есть люди, грубо говоря, половина камеры, которой никто не передал. Ты можешь только на него организовать какую-то передачу и это тоже уже помощь. В принципе, можно сказать что тюрьма – это в какой-то мере система коммунизма. Все что пришло, например, койка, в который ты лежишь – не твоя. Грубо говоря, есть 10 мест, а в камеру засунули 13 человек.

– И как коммунизм: “От каждого – по способностям, каждому – по потребностям”. Да?

– Здесь только по возможностям, все поровну.

– Но первые дни вы голодали фактически, да?

– Ну я не хочу сказать, что это прямо так категорически ударило по мне, но я просто не мог есть то… ну обычно что: перловка, макароны и только иногда попадает рис и картошка. Ну и, конечно, очень тяжело есть, когда вам дают рыбу засола такого, чтобы этот засол выдерживал температуру 40 градусов. То есть, если вы поедите этой рыбы, то через несколько месяцев у вас теряется память, теряется реакция и так далее. Это реально воздействие на здоровье.

– Что вы почувствовали, когда вас освободили? Ваши эмоции в этот момент?

– Вы знаете, я расскажу вам не про эмоции, когда меня освободили. Я почувствовал, когда меня освободили, ну, слава богу. Я понимал, что я сижу по сфабрикованному делу. Я вам расскажу свое ощущение, когда я пересек российско-украинскую границу. Я, когда пересекал российскую границу…

– Вы летели на самолете?

– Нет, я ехал на машине. Я приехал на российскую границу, и они там меня мурыжили еще часа полтора-два, и я уже думал, выпустят или не выпустят, придумают что-то, не придумают. И вот когда я вышел с российской стороны, где открылись ворота, зашел на украинскую территорию, где за мной закрылся забор и стояли наши солдаты… Вот как «17 мгновений весны» – пересечение границы в Швейцарии, вот ощущение такое: «Ваууу». Ощущение, что я в раю.

– Плакали?

– Нет, я не плакал. Но ощущение, когда ты оказался на родине – ты оказался в раю. И у меня после этих фактически года и восьми месяцев я приехал домой – весна, все расцветает. Поверьте мне, я был в Ираке, я побывал в такой ситуации. Вот то, что мы имеем в Украине – это рай и мы этого не ценим. Вот после тюрьмы очень было ярко. Мы хотим попасть в рай, а вот он перед нами: эти реки, эти цветы, эти леса, эти дети – вот рай, который мы не ценим. Может быть, Бог и считал нужным раскрыть мне глаза. Просто когда ты возвращаешься из Ирака, вот народ из Дубая возвращается, если убрать эти небоскребы и посмотреть, что мы имеем в Украине. Украина – это рай. Мы должны сделать все, чтобы в этом раю все жили достойно.

– Сколько в итоге вы отсидели?

– Год и восемь месяцев. Мне с пересчетом дали два года и три месяца.

– По фене вы уже ботаете?

– По фене я принципиально не разговаривал никогда, находясь там, но понятия у меня сформировались. Может быть, я сейчас опять повторюсь: взять Семинского и Шуфрича – то по фене они «крысы», потому что крысили у порядочного мужика. Значит сотрудничали с правоохранителями российскими, значит они ссучились. Поэтому никто из порядочных людей с ними ни за руку не здоровается, ни за стол не сядет и иметь дела не будет.

Был ли я заказчиком того, чтобы Семинского держали в подвале? Нет, конечно. Это абсурд

– Исходя из того, что вы сказали, я уже плавно подхожу к Олегу Семинскому. Олег Семинский – «сука и крыса» – это ваши слова. А скажите, кто он вообще такой? Что это за человек? Как он появился в вашей жизни?

– Вы знаете, это человек, которого… Когда я вернулся из Австрии, я же был идеалистом. Я приехал, вот у меня есть знания, что такое рыночная экономика, но Украина еще только-только отделялась от Советского Союза – купоны и эта вся история. И я считал очень важным, чтобы большая часть украинцев получили образование за границей, выучили язык и поехали на стажировку. И я в университете Шевченко попросил специальных психологов отобрать наиболее талантливых людей и проплатил им курс немецкого языка на три месяца или на полгода, я уже не помню. И часть из них меня потом благодарила. Кто-то поехал на стажировку в Германию, кто-то даже переехал туда, поступил в университет. И вот одним из таких студентов был Олег Семинский. Только вначале это был хороший обычный парень, подающий надежды. Я, когда стал директором Госинвеста, взял его на первую работу. И я вам говорю, что некоторые люди выдерживают испытание деньгами и властью, а некоторые – нет. Вот он не выдержал.

– Значит, Олег Семинский был хорошим парнем. Теперь скажите, за что вы этого хорошего парня приковали наручниками к батарее и держали в подвале три года?

– Всегда возникает вопрос, был ли для меня в этом смысл. Действительно, когда первый раз встречался в Вене с Семинским, когда он прилетел, разговаривал так тихо, спокойно, я даже подумал: “Боже мой, наверняка с ним это случилось». Но когда он приехал ко мне с Шуфричем и по-наглому вели себя, вымогали, угрожали и так далее, то для меня не было тени сомнения, что этот человек нигде не был.

Сейчас уже, проведя полтора года в заключении в России, ты меняешь абсолютно представление о жизни. Вот для меня жизнь разделилась на «до» российской тюрьмы и «после». Если бы он отсидел три года, он поменял бы ценности. То, что я видел, я говорю вам откровенно… У меня абсолютные убеждения. Кстати, Шуфрич мне говорил, когда я предлагал ему еще в 2015 году разобрать наши накопившиеся конфликтные вопросы, потому что есть незаконченные истории, он говорил: “Не, не, не. Давай подождем и дождемся, когда Олег вернется, он тут в Испании, как мне сказали. Как только приедет, мы сядем и будем разбирать наши вопросы”. И он это, кстати, говорил в присутствии Тараса Козака. И когда мы с ними встретились в Вене, я им сказал: «Вы – вымогатели. Ты же, Шуфрич, говорил мне, что он в Испании”. Ни один, ни другой никак эту ситуацию не прокомментировали. Где находился Семинский – для меня это первая задача, и я хочу понимать, кто ему помог исчезнуть, или украли или помогли, где находился три года, кто его вернул и на каких условиях.

– То есть у вас есть сомнения в том, что он был прикован в подвале к батарее в наручниках?

– Ну слушайте, если мне три года рассказывали о том, что я его убил. Значит потом он приехал ко мне в Вену и совершенно другие вещи говорил. А после этого я узнаю, что я был заказчиком его похищения, потому что я хотел забрать у него акции, которых у него никогда не было

– Он был менеджером просто, наемным работником?

– Он не был первым директором компании «Нефтегаздобыча».

– Хорошо, вы были заказчиком того, чтобы он находился в подвале и чтобы его держали взаперти?

– Это абсурд.

– Да или нет?

– Нет, конечно.

– Он находился в подвале?

– Подождите, это же вопрос к Семинскому, а не ко мне. Я хочу, чтобы следствие установило: если находился, то в каком подвале, если его держали. И другой вопрос, если его не держали, а как Шуфрич говорил, он находился в Испании, то пусть это подтвердят. Потому что по его поведению я видел в общении со мной, что человек, который столько провел в подвале, не может себя так вести.

– То есть вы отношения к бедам Олега Семинского не имеете?

– Я делал все возможное в тот момент, чтобы он вернулся. Я в то время, когда он пропал, был в заграничной командировке в Тегеране. Я вернулся сразу же. Встретился с близкими родственниками. Плачут. Я как депутат иду в Министерство внутренних дел, встречаюсь с замами, и замы мне говорят: «Не-не-не, слушай, давай подождем недельку, может появится». Только после моей личной встречи с министром сформировали оперативно-следственную группу и начали искать. И я делал все возможное, чтобы отец вернулся в семью. И мне очень до глубины души обидно, что этот человек, для меня он не человек, может про меня такое говорить.

Семинский хочет получить от меня или $150 млн, или 10% компании, в которой он никогда не был акционером и не принимал участия в ее создании

– Сейчас против вас завели уголовное дело. Почему?

– Это было дело по исчезновению господина Семинского. После того, как он стал народным депутатом. Я считаю, что то, что меня сделали подозреваемым – это прямое следствие и желание и вымогательство тех 10% или $150 млн, которые Семинский хочет получить или с меня, или с компании главного акционера, потому что он для себя определил, что он являлся акционером компании.

– Мы подошли к главному: Семинский хочет получить $150 млн.

– Он хочет получить или $150 млн долларов, или 10% компании, никогда не будучи ни акционером, ни принимая участия в ее создании, он был наемным менеджером. В начале Семинский был вторым директором, первым был Андрей Пазюк, известный юрист. Через некоторое время был назначен Семинский, потому что у него было и экономическое, и специальное образование в области нефтегаздобычи. Но он получал заработную плату, как получают десятки тысяч менеджеров. И когда доходы компании росли – его зарплата росла. Вначале тысяча долларов, потом пять тысяч долларов, потом 50 тысяч долларов, потом 300 тысяч долларов, потом 500 тысяч долларов в месяц получал Семинский.

– У вас там вакансий нет в компании? Мне нравятся эти цифры. (Смеется).

– На определенном этапе он посчитал себя, как в этой сказке про золотую рыбку: «Хочу быть владычицей морскою». На пленках он говорит: “А чем я хуже тебя? Я так себе решил. Мне 20 и тебе 20”.

– «Хочу, щоб ви мене возили».

– Именно так и получилось

– Как Семинсикй вообще пропал? Что это было?

– После того, как мы сделали аудит компании, когда мы реально достали все злоупотребления и было понятно, что нам нужен стратегический партнер, чтобы компания практически не ликвидировалась, Шуфрич согласился с этим…

– Продать компанию?

– Да. И фактически через несколько дней после того, как кипрская компания «Петра Сапиенс» нашла покупателя и сделка уже была на выходе, Семинский занимался ее подготовкой, он внезапно пропадает. Сделка срывается и продать компанию мы смогли значительно позже. 

Все это в принципе для меня ставит кучу вопросов. Первое: мы вскрыли злоупотребления, которые однозначно тянули на неизбежное криминальное преследование. Человек не видел своего интереса в заключении этой сделки, потому что появляется новый менеджмент, и он был уже не нужен. И третье – нереализованное его желание получить долю в компании. Я допускаю, что, возможно, все эти факторы и, возможно, еще какие-то, которых я не знаю, способствовали тому, что этот человек пропал.

– Олег Семинский действительно близок к президенту?

– Президент определяет близость людей, которые его окружают. Я думаю, что Семинский относится к той категории, как президент сказал на съезде, случайных людей, которые попали в партию «Слуга народа». Этот же человек, не секрет, и уже в признанных им записях говорит, что собирался за 7 млн купить себе депутатский мандат, чтобы закрыть ответственность за те правонарушения, которые совершил. И мне действительно после возврата из России, я вам рассказал, как они поступали со мной, с семьей, мне действительно хотелось поднять этот вопрос, вплоть до того, чтобы обратиться в правоохранительную систему и привлечь этих двух негодяев к ответственности. Но он стал депутатом от партии президента, и президент приложил много усилий, чтобы в том числе и я вернулся в Украину. Мне было не с руки.

Если этот человек забежал в кабинет к президенту, выдав желаемое за действительное. Если этот человек, мошенник, как мне говорят, добежал и до Администрации Президента, выдал желаемое за действительное, грубо говоря, наврал и окружению президента, ввел в заблуждение и следственные органы и тем самым пытается шантажировать и меня, и главного акционера, как потрясти грушу и, может, что-то упадет. Я считаю, что я обязан вывести эту ситуацию на чистую воду и показать реально, кто такой Семинский. Я думаю, что президент с удовольствием избавится от людей-мошенников и фальсификаторов, которые разворовывали страну и государственный бюджет, и покажет таким образом, что он относится одинаково ко всем.

– Скажите, а выдвинутых против вас обвинений вы боитесь?

– Из того, что я прочитал, там есть только одно серьезное: то, что тесть Семинского ходил к экстрасенсу, показывал фотографии Семинского и экстрасенс сказал, что я к воровству Семинского причастен. Это все, на чем зиждятся обвинения по отношению ко мне. Я почему вернулся из Дубая, почему я не боюсь, я сразу услышал и сказал, что приеду. Никакого отношения ни к организации, ни к похищению, ни к удерживанию Семинского я не имел. И я хочу больше всех и надеюсь, что руководство страны этого хочет, чтобы мы установили истину, что это было. Потому что Семинский на протяжении нескольких лет лжет по отношению ко мне, что вначале я хотел его убить, потом я хотел, изолируя его, забрать его долю в компании, теперь уже – что я организовал и выдавал кому-то деньги, – то есть это все неприкрытая ложь. Есть отдельная информация, что, к сожалению, он продолжает это делать и следственные органы в 2020-м и 2021 году он вводит в заблуждение, готовя сфальсифицированную информацию.

– Скажите, вы обратились публично к президенту. Вы не хотите лично попроситься на прием к президенту? Просто рассказать ему эту ситуацию.

– Мне рассказали народные депутаты, что глава фракции “Слуга народа” [Давид] Арахамия прокручивает народным депутатам запись, где якобы разговаривают люди, что Рудьковский сейчас пойдет к президенту и Рудьковский планирует записать президента, чтобы его дискредитировать. Эту пленку Давиду Арахамии передал сам Семинский. Очередная постановочная история, чтобы меня дискредитировать в глазах президента, его окружения, что у Рудьковского какие-то там коварные планы.

Я хочу сказать и господину Арахамии: не делайте, пожалуйста, из кабинета президента проходной двор. Если вы уже или ваш депутат обвинили кого-то в заказном убийстве, то вначале вы закончите следствие по отношению ко мне, пусть прокуратура извинится, и только после этого рассматривайте вопрос, что вы этого человека приведете в кабинет к президенту. Я бы сам отказался идти к президенту, потому что я бы сказал, что это кто-то подстраивает какую-то схему компрометации. Президента, а не меня. Я за себя спокоен, но я не знаю, что эти, извините, жулики, какой сценарий написали. Для меня все, что происходит, – это какой-то театр абсурда, в котором играют ключевые политические фигуры Украины и пытаются всячески в это втянуть президента. Я думаю, что он не менее, чем я, хочет истины в этой истории.

– Скажите, пожалуйста, какова роль в сегодняшних процессах вашего бывшего партнера Нестора Ивановича Шуфрича? Он как-то участвует или он устранился вообще?

– Нестор Иванович – идеолог этих все событий. Я уверен, что Семинский – это просто рука-исполнитель. Они работают вместе. Это их общая цель – рейдернуть акционеров «Нефтегаздобычи», получить долю. То, что у них это не получится, думаю, сейчас в стране уже всем понятно, но они не покидают эту цель.

Я понимаю, почему Нестор Иванович так поступает, потому что все деньги, которые он получил от продажи компании, все, которые он украл из компании, он уже потратил на самолеты, яхты, картины, он набрался долгов, пытается за счет кого-то решить свои финансовые проблемы. Это чистая мошенническая схема рейдерства, которая процветала когда-то.

Пользуясь случаем, что все-таки Семинский в партии президента и достучался до руководства фракции, они пытаются таким образом воздействовать на меня путем громкого скандала вокруг, якобы мной заказанного. Но вопрос в чем: я приехал в Украину, я был до этого год в Украине, вот я сейчас нахожусь уже две недели и никто из прокуратуры не прислал мне повестку, не пригласил, у них нет ко мне вопросов. Они просто хотят меня закрыть и шантажировать, что «выпустим, если долю перепишешь». Но если я под давлением их шантажа, криминалитета, эфэсбешного, организованного ими, не пошел с ними на компромисс, то неужели они считают, что я это сделаю в Украине?

– Посидев в российской тюрьме, вы готовы посидеть еще и в тюрьме украинской?

– Я считаю, и я в этом убежден: мне не за что сидеть, ведь я не совершал преступления. Эти два человека разворовывали компанию и им за это придется посидеть. И я приложу все усилия, чтобы было доказано, что эти два человека совершили преступление. Я надеюсь, что украинское правосудие отличается от российского. В России следователь обосновывал, почему меня нужно держать в тюрьме, потому что «мы будем часто производить следственные действия». В Украину я приехал, правоохранительная система не интересуется, у нее нет ко мне вопросов, есть вопросы у господ Семинского и Шуфрича, которые хотят руками прокуратуры меня закрыть в тюрьму и шантажировать, занимаясь вымогательством.

– Если против вас достигнут результата, каковы могут быть последствия для компании и для страны в целом?

– Они не достигнут результата, потому что я никакого отношения к этому не имел. А если кто-то хочет опять дестабилизировать энергетический рынок, то я не думаю, что есть такие люди в правительстве или в администрации президента. Это, конечно, нашим соседям будем выгодно, когда энергетический рынок и компании развиваться не будут.

Испытываю ли я слабость к красивым девушкам? Нет, это все в прошлом

– Я немного хотел поговорить о личном. Ваша жена Вероника Ордынская была в свое время «Мисс Киев 92» и «Вице-мисс Украина 93», работала моделью в Париже. Как вы познакомились?

– Я не хочу обсуждать личные вопросы. Вероника Викторовна – святой человек. Из той, которой она была… Она является добросовестной прихожанкой православной церкви. Каждую субботу вечером и воскресенье днем на службе, она также воспитала двух дочерей, которые также каждое воскресенье ездят на службу. Это два разных человека, поэтому могу сказать только хорошее.

– Говорят многие общие наши знакомые, что вы испытываете слабость к красивым девушкам.

– Не испытываю. Это все в прошлом.

– К моделям? Но было?

– Жизнь у меня разделилась на «до России» и «после». Я сейчас действительно хочу сконцентрироваться на том, чтобы что-то сделать. Времени в жизни, как оказалось, пока у тебя есть силы, не так уж и много. Я хочу реализовать ряд серьезных проектов с Ближним Востоком, надеюсь, что будет в этом помогать государственная власть, но даже если не будет, мы это сделаем, но с государством это легче.

– Последний вопрос о личной жизни, который я не могу не задать. Вы помните наверняка, сколько пересудов было и сколько шума наделала история, когда вы летали на частном самолете вместе с «мисс Украина» Александрой Николаенко, она была женой Фила Раффина, ближайшего соратника тогда будущего президента США [Дональда] Трампа.

– Это замужняя женщина. Она имеет семью. Раффин – близкий друг [бывшего] кандидата в президенты США. Я не хочу, чтобы любые слова из Украины воспринимались как вмешательство во внутренние дела США. Позвольте мне не комментировать.

А когда я летал в тот день в Париж, я заключил договор в Брюсселе по кредиту европейского банка на €400 млн, и на эти деньги построена дорога от Киева до Житомира и от Житомира до Ровно. Вот это были деньги, полученные по кредиту, когда я был министром транспорта и полетел. Был политический заказ такой же на мою дискредитацию. Через полтора года следственных действий и рассмотрения в суде это все закрылось. Прокуратура тихонько извинилась, а мой имидж был испорчен. Поэтому в политике нужно быть очень осторожным.

– Сегодня вы богатый человек?

– Богатство – понятие относительное. Если у человека есть в Украине $10 млн и $100 млн, они ходят в одни и те же рестораны, ездят на одних и тех же машинах, живут в одном районе, но возможности у людей разные. Но вот мне, исходя из денег, которые я имею, удалось создать предприятие на территории одного села и одного колхоза. Если бы у меня было больше, я бы создал на базе всего района и тогда весь район жил бы при социализме.

– Но сколько у вас денег сегодня?

– Достаточно. Но я считаю, что я занимаюсь бизнесом и хочу реализовать ряд проектов, и как только они станут публичными, я думаю, вам будет легче посчитать.

– Чем вы сегодня занимаетесь в бизнесе? Какие приоритетные направления?

– Для души я занимаюсь вместе с братом аграрным сектором, и я действительно искренне вам говорю, что я рад успехам. Я рад тому, что на фирме, которая есть у нас, есть коровы, которые дают больше 30 литров молока, есть проект по строительству ягодной плантации, чтобы все больше и больше людей задействовать на роботах. Потому что все больше технологии убирают людей с работы на полях. Я истинное получаю удовольствие, когда мне говорят, что мы школе передали вот это, детскому дому вот это, у нас есть дом престарелых и мы им тоже помогаем. Вот это мне доставляет истинное удовольствие. 

– Что вы думаете о сегодняшней ситуации в Украине?

– Я надеюсь, как и многие, что президенту удастся преодолеть тот кризис, который существует, в том числе и управленческий, чтобы страна стала на стабильный путь экономического развития и шаги по уменьшению влияния олигархов, и шаги по преодолению конфликтной ситуации на востоке – я думаю, что они должны увенчаться успехом. Без решения вопроса на востоке не придут большие инвестиции в Украину. Против этого – я понимаю Российскую Федерацию, которая фактически воюет: она воюет не за Донбасс, она воюет против развития Украины. Потому что если будет процветающая Украина, в России все зададут вопрос: «А почему мы так живем?» Поверьте, для нас Россия – не конкурент, пока там Путин и эта система, потому что та система абсолютно не эффективна. Как только там появляется какой-то бизнесмен, эта правоохранительная система создает проблемы и отбирает бизнес.

В России я видел одну интересную дискуссию на форуме. У них есть 15 стратегических проектов, а выбрали деньги только на 80%. А почему? А потому, что никто не берет, не хочет брать деньги, потому что завтра придут прокуроры и отнимут у тебя все. Никто не хочет высовываться. Поэтому если нам любыми способами преодолеть конфликт на востоке, в Украину придут европейские и другие инвестиции, кстати, Ближний Восток может быть очень хорошим инвестором, – Украина действительно станет процветающей страной.

– Последний вопрос. В политику вы вернетесь?

– В политику возвращаться я не собираюсь. По крайней мере, на сегодняшний день. У меня планы больше сконцентрированы на Ближнем Востоке. В политике я готов быть только бесплатным консультантом, и то, только если меня спросят, что в этой ситуации делать.

Конечно же, я скажу одно: я сделал грубейшую ошибку, что в политику пошел в молодом возрасте, не имея жизненного опыта. А политика – она очень жесткая и жестокая. Тебя сбивают на взлете. Сейчас есть и знания, и опыт, и понимание, как сделать…

– Но идти уже не хочется.

– Да, и идти не хочется, и создан такой имидж, который… Лучше сконцентрировать свои усилия не на объяснении, что ты пингвин, а на том, чтобы реально сделать какие-то успешные проекты, которые помогут не только мне, но и Украине.

ВИДЕО